Архитектор алексей гинзбург — о будущем дома наркомфина
Создатель проекта реставрации Дома Наркомфина Алексей Гинзбург поведал «РБК-Недвижимости» о реставрации монумента советского конструктивизма
Архитектор Алексей Гинзбург(Фото: Олег Лозовой/РБК)
?Этим летом в Москве начались реставрационные работы Дома Наркомфина — одного из основных монументов конструктивизма и самой известной постройки архитектора Моисея Гинзбурга. Командует проектом реставрации его внук Алексей Гинзбург, что поведал о мифах около дома, трудностях работы с архитектурой авангарда и о долге перед великим отцом и дедом.
— В прошедшем сезоне главная часть в Доме Наркомфина была реализована компании «Лига прав», а этим летом началась реставрация монумента. Как продолжительно она продлится и что в том месте происходит на данный момент?
— Реставрация запланирована на два года, но сейчас сообщить с уверенностью, сколько совершенно верно продлятся работы, запрещено. Это через чур сложный объект, что требует весьма кропотливой и продолжительной работы. Я начал заниматься им во второй половине 80-ых годов двадцатого века, хотя оказать помощь отцу в его попытках вернуть дому уникальный вид.
Тогда из этого ничего не вышло. По окончании было еще целый ряд попыток отреставрировать дом, но все они была неудачными из-за технических, юридических, инженерных сложностей. Наконец, отношение тогдашних мэрии к конструктивистской архитектуре было быстро негативным. Два года назад звезды сошлись, и показались люди, каковые, с одной стороны, знают подлинную сокровище Дома Наркомфина, а с другой — владеют достаточными ресурсами, дабы заниматься его реставрацией.
По окончании того как показался инвестор, был выпущен приспособления и проект реставрации, рабочая документация. на данный момент работы находятся на начальной стадии: мы демонтируем все поздние постройки, исследуем инженерные совокупности, главные конструкции дома.
Фото: Олег Лозовой/РБК
— Трудиться над проектом реставрации вы начали в 1995 году. За это время концепция как-то изменилась?
— Вправду, в 1995 году мы начали хорошо трудиться над проектом, по причине того, что тогда показался инвестор, готовый реализовать отечественный проект. Но потому, что взять в собственность почву ему не удалось, проект был заморожен. С того времени мы дорабатывали отечественную концепцию, но принципиально она не изменилась: и тогда, и по сей день мы настаивали на том, что Дом Наркомфина должен быть жилым и его для этого по большому счету не требуется поменять.
— В том смысле, что физически он устарел, а морально нет?
— Как раз. Дом Наркомфина — знак жилья современного человека. Не социалистического либо коммунистического, а просто современного. Как раз исходя из этого нам было очень важно сохранить его изначальную функцию и продемонстрировать, что это актуальное строение, в котором возможно с комфортом жить и сейчас.
С Домом Наркомфина связано пара мифов, основной из которых содержится в том, что это дом-коммуна, воплощающий переход от буржуазного уклада к коммунистическому.
Фото: Олег Лозовой/РБК
— Из-за чего миф? Об этом же писал сам Гинзбург в собственной книге «Жилище».
— Да, но в конечном итоге это не верно. В то время, когда Дом Наркомфина был выстроен, Гинзбург практически сразу же спроектировал второй дом СНК, что планировалось выстроить рядом. Из-за того что в первой половине 30-ых годов XX века конструктивизм был заявлен вредным буржуазным явлением, воплотить идею не удалось. Но данный проект очень увлекателен. В том месте были предусмотрены ячейки 2К, подобные ячейкам К (78 кв. м), лишь еще больше — 120 кв. м. Так где же это коммунистическое расселение?
Отчего же дом не складывался из ячеек типа F? Уже тогда было ясно, что дома-коммуны — это утопия, а будущее — за новым типом жилья, предпосылки для которого показались еще до Первой мировой. Уже тогда в Российской Федерации стали строить дома гостиничного типа, Нирнзее делал собственный дом в Гнездниковском переулке, что сильно напоминает современное жилье без кухонь, с кинотеатром на верхнем этаже и театром-кабаре внизу, с кучей публичных функций.
— Так или иначе это был вразумительный социальный проект.
— Это был дом, что создавал новую среду обитания с весьма сильным социальным уклоном, как раз исходя из этого идеи конструктивистов приобрели такую популярность в послевоенной Европе, где к власти везде пришли социалистические кабинеты министров. Ле Корбюзье переформатировал в собственных хабитатах идеи, заложенные Гинзбургом в Доме Наркомфина. Дома-коммуны были утопической идеей, которая выросла не из домов гостиничного типа, а, скорее, из рабочих общаг, где социализация была доведена до гротеска. Но в 1920-е годы она утратила актуальность .
Фото: Олег Лозовой/РБК
— Летом мэрия и горсовет Москвы заявили, что создадут коммисию, которая будет осуществлять контроль все этапы реконструкции монумента. Кто в нее входит и какие конкретно как раз механизмы контроля тут предусмотрены?
— Честно говоря, подробностей не знаю. Совершенно верно могу заявить, что сначала была создана коммисия, ведущая научное руководство и авторский надзор проектом. В нее входят сотрудники департамента культурного наследия, авторы проекта, а также я, и клиенты, каковые еженедельно отслеживают все текущие работы.
— в течении многих лет всегда, в то время, когда обращение заходила о реставрации Дома Наркомфина, архитекторы, градозащитники и активисты настаивали на необходимости экспертного контроля за ходом реставрации монумента. Эта мысль думается честной.
— Я готов к любому публичному и экспертному контролю. Отечественная работа прозрачна: проект реставрации вывешен на сайте департамента культурного наследия, с ним смогут познакомиться все желающие. Помимо этого, мы сами обеспечили публичный контроль методом привлечения интернациональных добровольцев. К примеру, американский фотограф Наталья Меликова ведет летопись реставрации, неизменно снимая все происходящие трансформации.
Совсем не так долго осталось ждать получит сайт, в том месте эти фотографии будут выложены в открытом доступе. Все заинтересованные стороны смогут смотреть за ходом реставрации в реальном времени.
Проект реставрации Дома Наркомфина
Фото: «Гинзбург Архитектс»
— Интернациональные организации по защите культурного наследия как-то участвуют в этом ходе?
— У них нет никаких механизмов для этого. Мы сами стараемся подтянуть их, дабы они имели представление о том, что происходит с домом. Единственный вопрос, что я желал бы задать на данный момент, — где эти любители публичного контроля были последние пять-шесть лет? Мы пришли в дом с безжалостными ремонтами, сделанными в обход предписания департамента культурного наследия.
Обитатели выбрасывали уникальные окна из дерева и заменяли их пластиковыми, заливали стяжки и клали керамический гранит, закрашивали и завешивали панелями стенки. В большинстве квартир были совершены евроремонты, каковые всецело убили уникальные материалы. Попав в дом по окончании четырехлетнего перерыва, я не имел возможности его определить — так исказились начальные интерьеры.
Мы на данный момент разрабатываем проект научной реставрации, основываясь на правилах Венецианской хартии, и желаем, дабы Дом Наркомфина был в перечне мирового наследия ЮНЕСКО. Вот отечественная основная задача.
— Но Венецианская хартия подразумевает сохранение всех исторических пластов, а дом в течении собственной истории неоднократно изменялся.
— Но это не исторические слои, и сохранять их не требуется. Все перепланировки делали сами обитатели, и признать их полезными запрещено.
Фото: Олег Лозовой/РБК
— Камышит вы раскроете?
— Да, это инновационный материал, что есть предтечей сегодняшних минераловатных каменной ваты и утеплителей, и его необходимо открыть — это история. Но камышита в этом строении применено очень мало. Он утепляет торцы балок, каковые выходят на фасад, и часть стен перехода между жилым и коммунальным корпусами. Мы покинем фрагменты-зондажи с показом этого материала, дабы его было видно.
В остальных местах заменим камышит минераловатным утеплителем в той же геометрии, как это было в изначальном проекте.
— Камышит — единственный нестандартный материал в этом доме, все другое — монолитные конструкции. В каком состоянии они находятся?
— Как ни необычно, в весьма хорошем. Имеется места, каковые требуют ремонта, но все равно это качественный железобетон, что простоит еще несколько дюжина лет. Самые громадные вопросы вызывают не несущие конструкции, а навесные стенки с ленточными окнами, каковые снаружи выглядят плохо.
Это неприятность восточного фасада, выходящего во двор: в том месте были установлены цементные цветочницы и в стенке сделаны дренажные отверстия для выхода лишней воды. Кашпо тогда не употреблялись. По окончании войны, в то время, когда в доме достраивали первый этаж, делали коммунальные квартиры и застраивали вторые этажи в ячейках типа К, эти отверстия для дренажа в цветочницах заделали.
Вода в них начала застаиваться и попадать в трещины между блоками и штукатуркой. Это и стало причиной частичному разрушению стенки. Мы будем восстанавливать цветочницы (поместим их в кашпо) вместе с отверстиями для вентиляции и дренажа.
— Коммунальный корпус сохранит публичную функцию?
— Само собой разумеется. Мы на данный момент ищем формат, что именно там поместиться — кафе, выставочное пространство либо зал для мероприятий, но в любом случае коммунальный корпус станет центральной публичной территорией в этом доме.
— В коммунальном корпусе частично сохранился громадной витраж. Он будет восстановлен?
— Тот витраж, что сохранился, мы отреставрируем, как был отреставрирован исторический витраж на строении «Известий». Нижняя добрая половина витража в 1950–1960-е годы была заменена на окна, так что нужно будет делать копию. По большому счету, мы поделили коммунальный корпус на зону консервации и зону воссоздания. В зоне консервации будут трудиться реставраторы, каковые расчистят и вернут настоящие поверхности.
В зоне воссоздания, где уникальные элементы не сохранились, стенки будут усиливать современными материалами. К примеру, пара компаний сделали для нас образцы сдвижных окон по проекту Гинзбурга, и мы выбираем, на каком варианте остановиться.
Фото: Олег Лозовой/РБК
— Что будет с пентхаусом Николая Милютина?
— Пентхаус Милютина — мысль самого Милютина. Гинзбургу она категорически не нравилась, но он должен был согласиться с волей клиента. В доме планировалось механическая приточная вентиляция, но из-за недостатка денег ее не реализовали.
Были сделаны две венткамеры: одна — маленькая, на северной эвакуационной лестницы, вторая — громадная, около южной лестницы, из которой Милютин решил сделать себе квартиру. Он забрал за аналог ячейку типа К — с поправкой, что она выходит не на две, а на три стороны. Также пентхауса, на крыше были четыре ячейки, в которых размешалось общежитие.
— Что в том месте будет по окончании реставрации?
— Во всех помещениях по окончании реставрации будут жилые квартиры. Я был бы рад, если бы их сдавали в аренду — таковой режим их применения не разрешит переделывать планировки и интерьеры.
Фото: Олег Лозовой/РБК
— Проект реставрации дома подразумевает восстановление уникальных интерьеров. Как они будут смотреться?
— на данный момент восстанавливаем схему покраски этих квартир по колористическим таблицам Хиннерка Шепера, живописца из Баухауса, что занимался оформлением интерьеров в Доме Наркомфина. Мы совершили опыт в одной из квартир: сделали порядка 50 зондажей под всеми сохранившимися слоями прочих материалов и краски и расчистили уникальные цвета. После этого забрали похожую по текстуре и оттенку краску и покрасили ею стенки.
Эффект был потрясающий — я в первый раз заметил интерьер в цвете. Все же уверены в том, что конструктивизм — это в то время, когда все белое, но в действительности нет. Эта цветовая гамма была намерено подобрана так, дабы визуально расширить пространство квартир.
— Какие конкретно ограничения восстановление уникальных интерьеров наложит на будущих обитателей дома?
— Я рассчитываю, что квартиры будут сдаваться с отделкой, дабы избежать ремонта. Сантехника, кухонное оборудование должны быть уже встроенными. Максимум, что смогут привезти новые обладатели, — светильники и мебель.
По закону, сейчас те, кто берёт квартиры в доме, обязан подписать охранное обязательство, которое запрещает поменять то, что является предметом охраны.
— Сами не планируете в том направлении перебраться?
— Желал бы, но вряд ли. Я много лет живу в ветхом столичном доме и привык к нему. В итоге, я занимаюсь Домом Наркомфина не для себя, а чтобы дать долги деду и своему отцу.
Фото: Олег Лозовой/РБК
— В екатеринбургском доме Уралоблсовета (архитектор — Моисей Гинзбург) создан музей ячейки F. Планируется ли музеефикация отдельных ячеек в Доме Наркомфина?
— Одна из ячеек совершенно верно должна быть музеефицирована. С моей точки зрения, для этого подходит так называемая квартира привратника на первом и втором этажах. Потому, что у нее два входа (наверху и внизу), ее поделили, и продолжительное время считалось, что это два отдельных помещения. Она комфортно расположена и идеально подошла бы для музея.
Мы обсуждаем такую возможность, но готового ответа до тех пор пока нет.
— В прошедшем сезоне по вашему проекту отреставрировали еще один знаковый монумент конструктивизма — строение «Известий» (его архитектор Григорий Бархин — прадед Алексея Гинзбурга. — Прим. ред.) на Пушкинской площади. Что самое непростое в работе с этими объектами? Имеется расхожее вывод, что их тяжело восстанавливать, по причине того, что эти дома строили из нехороших, недолговечных материалов, к примеру строительного мусора и шлакоблоков, как при с домом Мельникова.
Это миф либо вправду так?
— При с Домом Наркомфина совершенно верно миф. Его строители применяли все самые передовые разработки того времени. Сохранение уникальных материалов позволяет продемонстрировать эти дома такими, какими они были задуманы.
В то время, когда мы пробуем заменить какие-то подробности, исчезает дух данной архитектуры. Консервация настоящих элементов должна быть основной реставрационной методикой таких строений. Мы, к примеру, продолжительно растолковывали, что строение «Известий» не должно краситься, как это происходило в советское время.
Мы открыли ветхую штукатурку, защитили ее особыми средствами, каковые не меняют цвет, совершенно верно так же поступили с кирпичной кладкой и витражами.
— Но это справедливо и для строений более ранних эр. Я имела в виду технологические сложности работы как раз с конструктивистским наследием.
— При с конструктивистскими строениями все инженерное оборудование есть частью материальной культуры, которая требует восстановления и сохранения. Как раз исходя из этого установить трубчатые металлические батареи Arbonia в Доме Наркомфина нереально — мы должны отреставрировать уникальные чугунные батареи либо сделать их правильные копии. Это и имеется самое сложное.
В зданиях XVIII—XIX столетий употреблявшиеся тогда инженерные совокупности сейчас, ясно, неприменимы, исходя из этого в том месте современные элементы.
Фото: Олег Лозовой/РБК
— В то время, когда наблюдаешь ваше портфолио, поражает его охват: от реставрации сложнейших монументов авангарда до частных интерьеров. Такая диверсификация бизнеса — это вынужденный движение, дабы держаться на плаву и быть коммерчески успешным, либо вам легко весьма интересно заниматься столь различными проектами?
?—? Я прежде всего архитектор, и мне, само собой разумеется, весьма интересно заниматься проектированием громадных муниципальных объектов. У нас в портфеле имеется и жилые дома, и конторы, и коммерческие строения. К примеру, на данный момент рядом с Театром на Таганке по отечественному проекту строится многофункциональный центр.
Он стоит в весьма сложном месте: мы практически сшиваем квартал, что был разрезан, в то время, когда в 1970-е годы под Таганской площадью строился тоннель. Мы восстанавливаем уничтоженный фронт на протяжении Садового кольца и создаем диалог со строением театра, которое я считаю красивым примером советского модернизма. У нас имеется пара проектов в регионах и да, мы занимаемся интерьерами.
Но реставрация, которая стала для нас с отцом домашним делом, неспешно захватывает все больше: интерес к ней по окончании восстановления Дома Наркомфина у меня точно не пропадет. Работа в историческом городе соединяет во многих проектах новое строительство, реставрацию и реконструкцию и в этом смысле дает нескончаемый простор для опытов.
Галерея фотографий: реализованные проекты «Гинзбург Архитектс»
Реставрация строения газеты «Известия» Г. Б. Бархина
(Фото: «Гинзбург Архитектс» )
— В начале интервью вы заявили, что отношение прошлых мэрии и горсовета Москвы к конструктивистскому наследию было негативным и из этого все неприятности. на данный момент, думаете, что-то поменялось?
— Отношение правительства к конструктивизму неспешно изменяется, так же как изменяется отношение к нему общества.
— Разве? Лишь за последний год было два громких скандала, связанных со сносом конструктивистских строений — Таганской АТС и ДК им. Серафимовича, и защищать их вышли те же 200 человек, что и неизменно.
Среднестатистический житель, вероятнее, поддержит снос этих сооружений, по причине того, что не осознаёт, в чем их сокровище.
— С одной стороны, вы правы, с другой — нет. В 1980-е Дом Наркомфина посещали лишь интернациональные исследователи конструктивизма, в 1990-е — все приезжавшие в Москву зарубежные архитекторы. В нулевые стали приходить студенты архитектурных институтов, но все экскурсии все равно велись на английском. И лишь в последние пара лет я слышу экскурсии на русском — для простые визитёров, не экспертов.
Люди неспешно начинают осознавать, что конструктивизм — это отечественное достояние, которым возможно и необходимо гордиться.
Архитектурная мастерская «Гинзбург Архитектс»
Архитектурная мастерская «Гинзбург Архитектс» была основана в 1995 году Алексеем и Владимиром Гинзбургами. Компания специализируется на проектировании жилья, коммерческой недвижимости, объектов промышленного строительства, и реконструкции, приспособления и реставрации исторических строений, дизайне интерьеров. Среди наибольших реализованных проектов — жилой дом на Трехгорном Валу, 14, реставрация дома книгоиздателя Сытина, реставрация строения газеты «Известия» в Москве, апартаменты и гостиница «Камелия», жилой комплекс «Идеал Хаус», жилой квартал «Небольшой Ахун» в Сочи.
Создатель: Ольга Мамаева.
Лекция «его влияние и Дом Наркомфина на современную архитектуру» | Алексей Гинзбург
